Менеджмент в эпоху глобализации: Сб. статей

Еще одним проявлением кризиса цивилизации в Германии является одиночество.

Рыночная экономика базируется на утверждении эгоизма свободного индивидуума, для которого экономика и вся жизнь - арена борьбы за существование. Кстати, такое видение человека стало возможным в Европе лишь благодаря отходу от евангельского представления о человеке при Реформации. Макс Вебер (1864 - 1920 гг., известный немецкий социолог, экономист, историк и юрист) писал в этой связи: «Чем больше космос современного капиталистического хозяйства следовал своим внутренним закономерностям, тем невозможнее оказывалась какая бы то ни была мыслимая связь с этикой религиозного братства. И она становилась все более невозможной, чем рациональнее и тем самым безразличнее становился мир капиталистического хозяйства» (2, с. 123).

Еще ранее другой великий философ Томас Гоббс, живший в Англии в 1588 -1679 гг., доказывал, что человек - одинок в этом мире, зависит только от себя и находится во враждебном окружении. Его признание другими определяется лишь властью над этими людьми. Существование людей-»атомов» предполагает не любовь и солидарность, а непрерывную войну, причем, войну всех против всех. Гоббс писал: «Равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе».

Капиталистическая экономика по своей сути конфронтационна. «Хотя блага этой жизни, - писал Т. Гоббс, - могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними» (Цит. по: 3, с. 175).

Современные идеологи в России порой утверждают, будто индивидуализм - это природное свойство человека. Это - миф. Его разоблачает даже духовный отец наших «реформаторов» Фридрих фон Хайек - современный английский экономист, представитель лондонской школы политэкономии, противник государственного регулирования капиталистической экономики. Он прямо писал в 1984 году, что для нормальной работы рыночной экономики «люди должны изжить некоторые естественные (!) инстинкты, прежде всего, инстинкт сострадания и солидарности». Итак - он считал эти инстинкты естественными, но они мешают человеку в условиях рыночной экономики! Можно ли в таком случае считать рыночную экономику - естественным и единственно эффективным видом организации хозяйственной деятельности? Сегодня это оспаривают даже некоторые влиятельные ученые Запада. Так, на международном конгрессе «Наука, образование и труд в XXI веке» (сентябрь 2006 г., Германия) профессор Йохан Галтунг (Johan Galtung, Cosmopolitan) отмечал, что страны Запада умирают. «Когда умирает страна? – задал вопрос профессор Галтунг. – Тогда, когда она утрачивает смысл жизни». То есть, когда люди не спрашивают «На что жить?», а задают вопрос: «Зачем жить?». В этих странах труд и экономический рост становятся все менее привлекательными. Третьи страны, возможно, найдут иной путь развития: путь самоидентификации и развития реальной экономики, а не сферы услуг. Именно КНР и Индия, по мнению Галтунга, становятся все более самостоятельными и самодостаточными. Они учли ошибки стран Запада, где господствует капиталистическое общество, рыночная экономика, которая сама себя убивает. В Китае и Индии – не капитализм, а лейборизм (labor society).

Воспитанные с детских лет индивидуалистами, рассчитывающими в их западном обществе только на себя, люди постепенно утрачивают способность заботиться о ближнем. «Коллективизм» - слово ругательное, синоним стадности. Когда выполняется коллективная работа, то в немецком языке употребляется английское слово teamwork (работа команды).

Не существует даже студенческого коллектива. «Мы приходим в университет только на лекции и семинары, - говорили мне студенты, - а в остальное время мы независимы от университета, мы - свободны!». Следствия подобного понимания свободы таковы: в Японии 68,8% опрошенных считают себя обязанными принимать участие в делах друзей, в США - 44,5%, в Англии - 36%, а в ФРГ - всего 30,9% . Не умеют дружить, не умеют любить. Разводы стали национальным бедствием, причем, они дороги, сопряжены с немалыми психологическими проблемами из-за сложностей юридического процесса. Так что не все распавшиеся семьи учитываются статистикой. Кроме того, в Германии многие пары не регистрируют своих отношений: они годами живут со «спутниками (спутницами) жизни». На всякий случай.

Обретает моду жизнь на два дома, когда после свадьбы (если она вообще была) супруги живут раздельно. По радио и телевидению всерьез обсуждается вопрос о преимуществах встреч супругов лишь в конце недели для совместного проведения выходных дней. Возможно, кто-то из читателей грустно усмехнется, читая все это: у нас, мол, немало еще семей в коммунальных квартирах живет, а там явно с жиру бесятся - по две квартиры имеют! Да, в странах «золотого миллиарда» (Северной Америке и Западной Европе) большинство населения материальных лишений не знает. Но ведь уже в фильмах, например, Бергмана мы видели, как люди, купающиеся в роскоши, - глубоко несчастны и одиноки. В Германии - уже не в кино, а наяву - я встречал супружеские пары, у которых есть все: машины, дачи (в Германии и за рубежом), деньги. Я жил в семье, у которой 7 вилл, 8 автомашин, свой самолет. Внешне - это сверхблагополучная семья. Лишь однажды в разговоре со мной глава семьи - известнейший врач и ученый - пожаловался, что он - одинок. Одинок в семье, где пятеро детей, очень милая жена, но у каждого из них своя жизнь, он же нужен им лишь как источник больших денег. «Я ведь откупался даже от детей, - признался мне Герхард Бер (имя вымышленное – В.М.). - Вместо того, чтобы воспитывать, прививать им определенные моральные ценности, я выполнял все их просьбы (даже явно необоснованные). Жена в это время тоже не особенно занималась воспитанием детей: светские заботы, соревнования по вождению самолета и подготовка к ним занимали ее гораздо больше, чем семья». В итоге сын богатого человека, учась в университете, стал «прирабатывать» торговлей наркотиками. Суд приговорил к двум годам тюрьмы. Отец, конечно, пустил в ход деньги и связи. Через полгода его сын был на свободе. Сейчас он работает в такой корпорации, куда далеко не каждого (тем более бывшего осужденного) принимают на работу. На этом примере я остановился так подробно не только потому, что речь идет о близком мне человеке. Этот конкретный пример позволяет развенчать два мифа о Западе:

Миф первый: «в западных демократиях» господствует закон, перед законом все равны, не существует никакого «телефонного права». Увы, «нет в мире совершенства», - как сказал один из героев «Маленького принца».

Миф второй: в «цивилизованных» странах люди свободны, они не связаны ни пропиской, ни паспортом, информацию об их личной и общественной жизни никто не имеет права собирать. В отличие, например, от бывшей ГДР, где спецслужбы вели досье на несколько миллионов граждан. Таков миф. На самом же деле в ФРГ на каждого взрослого гражданина полиция ведет «полицейский аттестат о поведении», который человек не имеет права видеть. При поступлении на работу работодатель предлагает соискателю рабочего места пойти в полицейское управление и выразить свое (конечно, добровольное) согласие на то, чтобы полиция переслала этот аттестат потенциальному работодателю для ознакомления. Сын моего друга вынужден был также дать такое согласие, так что руководство концерна узнало о его уголовном прошлом. Но руководитель этого концерна - пациент моего доброго знакомого, очень известного врача. Отец попросил его закрыть глаза на «грехи молодости» своего сына. Что и было сделано.

Я отнюдь не призываю сохранить «телефонное право» у нас, поскольку оно существует даже «в образцовых странах Запада». Я хочу лишь отметить, что кризис морали - это общая проблема современной цивилизации. Причем об этом пишут во многих странах Запада гораздо честнее, чем в современной России. Так, один из самых популярных современных социологов Германии Ульрих Бек (руководитель Института социологии Мюнхенского университета) разработал даже новую теорию современного общества - концепцию «общества риска»: «На прогрессивной стадии современной эпохи общественное производство и богатство систематически идут рука об руку с производством общественных рисков», - пишет У. Бек (4, S. 20). Эти риски связаны с тем, что привычные для человека общественные связи ослабевают. Распадаются традиционные семейные структуры, что очевидно даже для профана по росту числа разводов и одиночек, - замечает У. Бек. Кроме того, ослабевает идеологическое влияние классов, слоев, определенных социальных сред. Объединения, предприятия, корпорации утрачивают на Западе свою былую связующую силу. Даже институты социальной защиты в Германии, например, системы социального страхования, чем так гордилась страна, впервые со времен Бисмарка начинают давать сбои, - признает автор.

Правда, сам У.Бек не считает это проявлением кризиса цивилизации. По его мнению, налицо - «амбивалентность» (любимый термин автора концепции «общества риска»). Само слово амбивалентность означает двойственность переживания, когда один и тот же объект вызывает у человека одновременно противоположные чувства, например, любви и ненависти, удовольствия и неудовольствия. При этом одно из чувств иногда подвергается вытеснению и маскируется другим. Само вытеснение является защитным механизмом психики, когда из сознания изгоняются неприемлемые для него переживания, а также эмоции, воспоминания. В современном обществе распад семей, ослабление или полная утрата поддержки со стороны предприятия и в целом социальной среды, по мнению У.Бека, увеличивает потенциал свободы отдельного индивида, ибо освобождает его от многих видов ответственности (за семью, за предприятие, за свое социальное окружение). Это может доставлять удовольствие. Но те же социальные процессы освобождают и окружение от ответственности за судьбу человека, что оставляет индивида один на один с его проблемами и заботами. Как признает У.Бек, складывается весьма неприятная ситуация, «которую только сильные люди могут расценить как шанс. Все же остальные воспринимают ее просто как угрожающую» (См. подробнее: 4, S. 18-21).

Не менее остро проблема одиночества ощущается и в США. По данным Д. Паттерсона и П. Ким, в 1990 г. две трети населения не участвовали в жизни своей общины, более 70% не знали своих соседей (5. p. 18-19). Ситуация, как видим, действительно, угрожающая.

Другие авторы приходят к выводу, что в Германии сложилось «общество многих Я» («Ich-Gesellschaft»), которое состоит из индивидов, фактически не связанных друг с другом. В конце 1996 года начали высказываться даже мнения, что в современной Германии и на Западе в целом ... нет общества.

Такое состояние обрекает на страдания отнюдь не единицы, которые оказались «недостаточно сильными личностями». Не единицы, а большинство жителей Германии – и, прежде всего, молодежь - не имеют сегодня духовных ценностей. Они отрицают ценности взрослых, но при этом не выработали своих. Семья им помочь не может, поскольку сама распадается. Мало помогает им и школа: система образования крайне несовершенна - она дает знания, но не дает образования, не формирует личность, способную понять мир и приспособиться к нему. Не случайно все чаще западные социологи и политики с тревогой говорят о кризисе образования. О нем много пишется и у нас, где речь идет о разрушении эффективной системы советского образования и уничтожении советской науки, что ведет к разрушению интеллекта общества в России. Слабым утешением является тот факт, что деградация общества происходит и в других странах мира.

В целом, кризис морали, семьи, образования - все это реалии не только Германии, но и современной России. Причем распад всех духовных, моральных, этических ценностей происходит у нас катастрофически быстро. Нам навязываются те же западные идеалы, от которых страдает сам Запад. В Германии признают, что у них - «общество локтя». Но не локтя друга, который поддержит, а локтя конкурента, который постарается отодвинуть тебя, чтобы утвердиться за твой счет. Тот же принцип прививают и нам, утверждая, что это и есть принцип рыночных отношений, «лучше которых ничего не придумало человечество». Если бы это было правдой, я бы мог сказать: «Тем хуже для человечества!».

Причем идеологами реформ в России открыто признается, что основной предпосылкой развития рынка является слом солидарной идеологии, разрушение любых форм общинности и коллективизма. «Антирыночность есть атрибут традиционного менталитета, - пишет, например, Ю. Буйда, - связанного с «соборной» экономикой... Наша экономическая ублюдочность все еще позволяет более или менее эффективно эксплуатировать миф о неких общностях, объединенных кровью, почвой и судьбой (речь идет о нации. - В.М.), ибо единственно реальные связи пока в зачатке и обретут силу лишь в расслоенном атомизированном обществе. Отвечая на вопрос о характере этих связей, этой чаемой силы, поэт Иосиф Бродский обошелся одним словом: «Деньги» (Независимая газета, 1992, 10 июня).

Если бы проклятия в адрес «нашей экономической ублюдочности» были частным мнением Ю.Буйды, а «расслоенное атомизированное общество» - лишь идеалом одного или нескольких авторов «Независимой газеты», можно было бы не обращать на них внимания. Но Ю.Буйда выражает подлинную цель наших «реформаторов», поэтому необходимо рассмотреть вопрос подробнее.